Сибирская интеллигенция (вторая половина XIX - начало XX века)
Численность и социальный состав
Наиболее активным участником политического процесса во второй половине XIX – ХХ вв. являлась интеллигенция, под которой мы подразумеваем все образованное сообщество региона, включая чиновников, священнослужителей, офицеров, педагогов, ученых, журналистов, лиц свободных профессий и т.д.
По подсчетам А.Е. Плотникова в 1897 г. число работников умственного труда в Сибири составляло 35,3 тыс. человек, а к 1917 г. – достигло 100 тыс., подавляющая часть которых (более 90 %) проживала в городах (1).
Стабильный рост основных групп интеллигенции, за исключением офицеров и лиц духовного звания, сопровождался качественными изменениями в ее структуре. Среди чиновников увеличивается доля местных уроженцев (с 20 % в начале 1860-х гг. до 38,6 % в начале ХХ в. (2), строительство железной дороги привело к появлению массового слоя инженеров и техников. Исключительно региональным фактором пополнения образованного сообщества являлась политическая ссылка.
Сибирская служилая бюрократия отличалась своим «демократичным» (не дворянским) происхождением, низким уровнем материального достатка, страдала от дороговизны жилья и ширпотреба, а также нищенским пенсионным обеспечением. В совокупности перечисленные факторы порождали тотальную коррумпированность управленческого аппарата.
«Взятки не считались деянием предосудительным,- замечал видный иркутский чиновник, действительный статский советник А.М. Падерин.- Все знали какие должности и сколько дают дохода, кроме жалования. Винный откуп щедро награждал чиновников и деньгами, и водкой. Получавший 1000 рублей в год казенного жалования, это было в то время большим окладом, жил так, как можно было жить, получая несколько тысяч. Молодец, говорили одни, умеет пользоваться своим положением, счастливец – завидовали другие. Оправдывалось тем, что казна, отпуская чиновникам мизерное жалование, как бы узаконила эти побочные доходы» (3).
Даже элитарные слои местной интеллигенции формировались в основном «из народа». Наше предположение подтверждает анализ происхождения и рода занятий 171 профессора Томского университета, в основном получивших образование до революции, и получивших это высокое ученое звание в 1917-1945 гг. Итак, из них выходцами из мещан были 31, лиц духовного звания – 30, чиновников и служащих – 29, дворян – 18, крестьян и казаков – 13, рабочих – 5, купцов – 7, менеджеров – 5, интеллигенции (юристы, врачи, учителя, офицеры, профессора и т.д.) – 31. Среди последних высока доля детей учителей – 10 и профессоров – 8 (4).
По сути, основой для воспроизводства элитарной интеллигенции становятся все сословия и профессиональные группировки России, имеющие хотя бы элементарное образование, а сама эта интеллигенция была разночинной, что, в свою очередь, свидетельствовало об интенсивности процесса ликвидации сословных перегородок в российском обществе начала ХХ в. и складывании принципиально иной социальной структуры.
Данное обстоятельство, по мнению С.А. Красильникова, вело к тому, что «важной чертой интеллигенции страны начала ХХ в. являлось то, что она представляла собой один из самых динамичных элементов в социальной структуре, будучи в значительной мере продуктом перемещений (мобильности) снизу вверх (из среды трудящихся масс) и сверху вниз (из среды привилегированных классов»)» (5).
Мировоззренческие особенности сибирской интеллигенции
Для сибирской интеллигенции был характерным низкий уровень религиозности. Епископ Томский и Барнаульский Макарий (1891-1912), просматривая исповедные росписи, обнаружил среди неисповедовавшихся и непричастившихся множество чиновников и служащих губернской столицы (6).
Ее отличала более высокая эмоциональность, выражавшаяся, в частности, в распространенности суицида. По данным томского некрополя кончали жизнь самоубийством (в подавляющем большинстве стрелялись), не только доведенные до отчаяния нуждой студенты, но и ссыльные, актеры, чиновники, учителя, профессор (Л.Л. Тове) и даже вице-губернатор И.В. Штевен (7).
Наконец, ей, как и всей отечественной, была присущей неприязнь к властным институтам, порождавшая у находившихся на службе двойную мораль. Это обстоятельство удачно подметил В.О. Ключевский, который писал, что в России «государству служат худшие люди, а лучшие – только худшими своими свойствами» (8).
Поэтому, получавший приличную пенсию отставной статский советник А.В. Адрианов в феврале 1915 г. убежденно заявил, что «самодержавие и верховенство всей этой сволочи, переполняющей наши верха, неминуемо должно пасть с окончанием войны» (9).
Местная интеллигенция постоянно находилась под надзором органов политического сыска и подвергалась репрессиям – установление негласного надзора, проведение превентивных обысков, административная высылка и т.д.
В 1870-1880 гг. иркутские власти трижды производили обыск у В.И. Вагина.
В 1910 г. красноярские жандармы произвели обыск у директора местного отделения Русско-Китайского банка и бывшего городского головы Н.А. Шепетовского, изъяв более сотни брошюр революционного содержания, в том числе программные материалы и воззвания Партии народной свободы и ее красноярской организации. В донесении «наверх» следующим образом характеризовалась общественная деятельность Николая Александровича: «В разгар революционного движения в 1905 г., будучи в Красноярске городским головой, всецело находился на стороне революционеров и всеми силами противодействовал распоряжениям правительства, направленным к подавлению движения» (10).
Под негласным надзором полиции в разное время состояли Г.Н. Потанин, П.В. Вологодский, П.И. Федоров, В.А. Жардецкий, В.А. Караулов, Вл.М. Крутовский, Д.Е. Лаппо; административной высылке подвергались Вс.М. Крутовский, А.В. Адрианов, Н.Л. Скалозубов и др.
Уже совсем курьезный случай в период Первой русской революции произошел в Томске. Постановлением временного генерал-губернатора директор Технологического института, будущий выборный член Государственного совета профессор Е.Л. Зубашов в феврале 1906 г. в 48 часов был отстранен от должности и выслан за пределы губернии за участие в революционном движении. Советом вуза принимается решение распределить исполнение обязанностей директора между его членами, не исключая деканов, и так продолжалось вплоть до начала 1907 г.
Особенности политического поведения сибирской интеллигенции
В этих условиях интеллигенция региона демонстрирует разные типы политического поведения. Среди той же томской профессуры были представители различных политических направлений: от крайне правых (один из учредителей местного «Русского народного общества за веру, царя и отечество» А.И. Ефимов и его член Н.П. Загорский), умеренных либералов (один из организаторов отдела «Союза 17 октября И. А. Базанов), кадетов (М.И. Боголепов, И.А. Валединский, К.Н. Завадовский, М.А. Усов, В.А. Обручев, Н.В. Некрасов, М.Н. Соболев, И.А. Малиновский), сочувствовавшего эсерам А. М. Кузьмина, социал-демократов (А.Е. Абрамович, М.И. Кучин, В.Н. Охацимский, И.Т. Филиппов, В.И. Шумилов) до приговоренного к смертной казни, замененной из-за несовершеннолетия 20 годами каторжных работ анархиста Б.Ф. Сперанского.
Повышенная эмоциональность, обостренное чувство социальной справедливости доводило местных интеллигентов до большой беды. В сентябре 1866 г. в Омске возбуждается дело «по оскорблению словом священной особы государя императора» разжалованным из сотников в рядовые казаки В.А. Бедриным, который во время молебна, «когда запели слова «Спаси Господи Благоверного Императора он Бедрин с наглостью стал подговаривать, что не так надо петь а «изуверного узурпатора», потом в доме казака Трошкова снова обратился к отцу Иоанну с вопросом, «а что ведь я прав, сказав: нужно петь зловерному узурпатору» (11).
Другой пример являет судьба преподавателя Иркутской женской и мужской гимназии, выпускника Петербургского университета К.Г. Неустроева. Арестованный по подозрению в причастности к местной народовольческой организации и подготовке побега, он во время посещения тюрьмы генерал-губернатором Д.Г. Анучиным, оскорбленный его замечаниями, нанес начальнику края пощечину. Военный суд выносит смертный приговор и в ночь на 9 ноября 1883 г. Неустроева расстреливают во дворе тюрьмы (12).
Таким образом, сибирская интеллигенция рассматриваемого времени являла различные типы политического поведения, которые эволюционировали во времени и под воздействием различных обстоятельств.
Для 1860-1880-х гг. характерным было тяготение к совершенствованию нравственно-интеллектуального потенциала общества. Развитие образования, формирование собственной сибирской интеллигенции рассматривалось как главное средство ликвидации колониального положения региона в составе российского государства и отставания в экономической и культурной сферах. Для всего этого, по мнению редакции газеты «Восточное обозрение», «нужно создать в Сибири класс образованных граждан, нужно развивать просвещение здесь» (13).
Апологетика просвещения и культуры приобретает у отдельных видных представителей местного образованного общества самодавлеющее значение. М.В. Загоскин заключал: «Свет тихий, свет науки и просвещения, свет правды и человечества, свет свободы и самосознания придет и вселится в нас».
Ему вторил Н.М. Ядринцев: «Если знание – сила, то дайте эту силу Сибири, поднимите социальный уровень народа. И вы увидите, какое могущество, какое экономическое благосостояние явится там, где теперь бессилие и неисходная бедность». Наконец, известный сибирский просветитель П.И. Макушин, определив цель своей жизни: «Всеми силами бороться за права человека», видел главное средство достижения ее в просвещении: «Знание ведет за собой самосознание и сознание собственных прав, желание и умение постоять за эти права» (14).
Наиболее четко и последовательно точку зрения тех, кто считал, что общество можно изменить путем формирования у народа идей гуманности и справедливости был идеолог сибирского областничества Г. Н. Потанин.
Встретившийся с ним в 1886 г., ссыльный народник И.И. Попов отметил: «В Кяхте Григорий Николаевич вращался главным образом среди ссыльной интеллигенции. Во время горячих споров на общественные и политические темы он обыкновенно внимательно слушал и изредка вставлял свои замечания, освещая сущность сибирского областничества. Во время споров о методах и путях борьбы за лучшее будущее, он указывал на необходимость всегда иметь в виду идеал, который должен быть коррективом в практической работе.
Враг всякого насилия Г.Н. Потанин во главу общественно-политической деятельности ставил местные интересы, доказывая, что пробуждение местного патриотизма, культурная работа на местах правильно поставят и общеполитические проблемы и создадут твердую основу правового демократического порядка. Якобинская тактика никогда ничего прочного не создавала. Будите самосознание на местах, и тогда центр вынужден будет сдаться» (15).
Для Сибири рассматриваемого времени характерным была слабая политическая дифференциация интеллигенции. Например, А.А. Корнилов так освещает реакцию иркутского образованного общества конца XIX в. на попытку М.А. Натансона создать партию «Народное право»:
«Целью данного общества являлось главным образом привлечение к политической борьбе широких кругов демократической интеллигенции без различия социалистических направлений. Считая в это время очередным вопросом дня борьбу с самодержавием, Марк Андреевич /Натансон – М. Ш./ не прочь был в то время привлечь в кадры своего общества не сколько социалистов-революционеров и социал-демократов разных оттенков, но и демократически настроенную часть буржуазной интеллигенции. Так, по крайней мере, трактовалась его задача в тогдашних диспутах иркутских политических ссыльных, на которых мне случалось присутствовать. Крайне левые, с П.Г. Зайчневским во главе, относились тогда к затее с большим порицанием. Другие же, и их было огромное большинство, относились если не прямо с сочувствием, то, во всяком случае, занимали выжидательное положение»(16).
Примерно также оценивают ситуацию и современные исследователи на примере Томска конца XIX в.: «Первоначально политические воззрения участников тайных кружков и сходов не были определенными, будущие либералы, социалисты разных мастей учили одну и ту же азбуку политической борьбы, разделяя общие оппозиционные настроения» (17).
По мере нарастания кризиса самодержавной системы, нежелания власти идти на сотрудничество с обществом и продолжать реформы, происходила радикализация позиций образованного общества, настроенного на то, чтобы, как цитировал тогдашнюю публицистику П.Б. Струве, «последним пинком раздавить гадину» (18).
Революционизирующее влияние на сибирское общество оказала Русско-японская война 1904-1905 гг., поскольку, по свидетельству В.Е. Мандельберга, население региона стало непосредственным очевидцем «всей гнили, всего неустройства всей нашей государственной машины; она у нас, так сказать, на глазах банкротилась» (19).
Взрыв произошел после 9 января 1905 г. Революционная волна захватила образованные слои, развязала языки, тем более, что верховная власть официально разрешила обсуждать вопрос о введении земства в Сибири. Характерную оценку происходившему в 1905 г. дал в своем отчете распорядительный комитет Красноярского подотдела ВСОРГО: Этот год был временем, когда почти все местное культурное общество, как и вся страна, было захвачено политическим движением.
Интерес ко всему тому, что так или иначе не было связано с политикой, если не совершенно погас, то сделался едва заметным… Собрания носили исключительно агитационный характер, при котором общие политические вопросы на заседаниях не столько рассматривались по существу, сколько освещались под заранее определенным углом зрения; кроме того, эти общие политические вопросы или тезисы не могли, при наличности данного настроения публики, обсуждаться с точки зрения всей совокупности, по крайней мере, главнейших реальных условий страны, в также местных» (20).
И интеллигенция пустилась во все тяжкие. Гласные Иркутской городской думы в феврале 1905 г. начали подготовку адреса на высочайшее имя с перечислением необходимых «коренных» реформ. «Между прочим, В.В. Жарников внес предложение, чтобы царь никогда не носил военной формы…» (21).
А вот как характеризует позицию профессоров Томского технологического института попечитель Западно-Сибирского учебного округа Л.И. Лаврентьев: «В смутное время 1904 и 1905 годов профессора института, нисколько не стесняясь, стали на сторону революции (за исключением, быть может, одного или двух: вполне ручаться могу только за одного). Даже в те немногие минуты просветления, когда студенты готовы были от забастовки отказаться, на сходку явились профессора и от лица 18 (если не ошибаюсь) своих коллег объявили, что они читать лекции не будут, если на сходке студенты постановят начать занятия, а один из преподавателей института все-таки и прямо приглашал студентов к вооруженному восстанию (это было 2 октября 1905 г.)» (22).
Ситуация еще больше обострилась после опубликования манифеста 17 октября 1905 г., продекларировавшего политические свободы и парализовавшего властные структуры. Например, в Чите казаками разгоняется демонстрация горожан. Через некоторое время к военному губернатору области являются директор местной гимназии и инспектор городского училища с протестом по поводу избиения учащихся, которых среди манифестантов оказалось 400 чел.
Отчаявшийся от всего этого иркутский генерал-губернатор граф П.И. Кутайсов 5 ноября отправляет управляющему МВД П.Н. Дурново телеграмму следующего содержания: «Запрещение митингов идет вразрез с манифестом и Вашими же инструкциями, а, кроме того, запрещать на бумаге легче, чем не допускать на деле. Аресты при настоящем положении дела невозможны и могут кончиться бесполезным кровопролитием и освобождением арестованных… Вообще положение отчаянное, а от Петербургского правительства… я кроме советов, ничего не получаю» (23).
В Тобольской губернии «либеральные и революционно-демократические элементы зачастую выступали совместно. В Тобольске, Тюмени, Ялуторовске, Кургане и других городах выдвинулись на авансцену политической жизни деятели неопределенно-революционного типа, порожденного самой бурной эпохой, когда в революцию втягивались неискушенные в политике люди и целые общественные группы» (24).
«В городе Канске,- доносит начальник Енисейского ГЖУ 1 февраля 1906 г.,- после обнародования высочайшего манифеста 17-го октября, образовалась преступная политическая партия, подготовлявшая своей деятельностью свержение с престола ныне царствующего императора и учреждение народной демократической республики, по инициативе которой устраивались в общественном собрании митинги с выработанной ими заранее программой, состояли в ней: местный раввин Арий Виленский, чиновник особых поручений переселенческого управления Александр Нонява, житель г. Канска Василий Досекин, поручик местной конвойной команды Ситников, сын городского головы Трофим Шахматов, местный купец-еврей Иосиф Монастырский, жительница г. Канска Клавдия Тимофеева, фотограф Шуйский и его сожительница Анна Остермацкая, канский мещанин Иван Степанов, студент Сергей Тимофеев и телеграфисты станции Канск Дудеровский и Политов» (25).
На общем собрании Барнаульского общества попечения о народном образовании 28 декабря 1905 г. принимается новая программа, в которой центр тяжести переносится с начального на внешкольное образование: «Пусть государство или город дают народу грамоту – это их задача. Мы же считаем грамоту не целью, а средством, при помощи которого всякий может стать или сознательным гражданином, или же хулиганом. Нам… способствовать развитию самостоятельных граждан, духовному раскрепощению масс» (26).
Активно в политическую борьбу включились и отдельные представители сибирской интеллигенции. В отношении одного из руководителей красноярской кадетской организации В.А. Караулова «свидетельскими показаниями установлено, что он шел то впереди демонстрантов, то в самой толпе их, то, идя сзади, пел ту же песню, которые пели демонстранты и отстающих от красных флагов подталкивал обратно».
Мировому судье Петрову из Томской губернии в вину поставили разъяснение публике содержания манифеста 17 октября. «Я действительно радовался вместе с другими гражданами дарованными манифестом 17 октября свободами,- пояснял он.- На это я имел законное право, да и с моей стороны это было вполне естественно: ведь на моих глазах прошла вся эпоха великих реформ Александра II».
Томскому присяжному поверенному М.И. Преловскому инкриминировался целый букет государственных преступлений: «Совместно с частным поверенным Якушевым составил после 18-го октября 1905 года от имени присяжных поверенных заявление о не принятии ими к защите дел полицейских чиновников, городовых, казаков и вообще лиц администрации, причем в этом заявлении предлагалось всем присяжным поверенным прийти на помощь рабочему освободительному движению. Вел преступную агитацию среди нижних чинов местного гарнизона; состоял членом в местной соц. дем. вооруженной дружине – главнейший руководитель местных кружков соц. дем. организации и всей Томской партии» (27).
Вместе четкого политического размежевания ни в годы революции, ни позднее не произошло. Неопределенно-революционная окраска многих интеллигентов вводила в заблуждение жандармов. Так, иркутского врача П.И. Федорова они квалифицировали как «кадета, примкнувшего к эсерам» (28).
Их красноярские коллеги в 1906 г. следующим образом отзывались о Вл.М. Крутовском: «В убеждениях социалист-революционер, но на собрании партии народной свободы объявляет себя внепартийным, стоящим левее конституционно-демократической партии» (29). Сам же Крутовский тогда же по этому поводу публично заявил: «Я ни к каким политическим партиям не принадлежу и политической программы у меня нет. Моя же личная программа широко демократична, я буду держаться интересов народа, интересов крестьянства и рабочих трудящихся масс» (30).
Приведенные факты свидетельствуют, что четкого размежевания по политическим партиям не произошло во время революции 1905-1907 гг. и в межреволюционный период. Незначительная часть местной интеллигенции восприняла революционный катаклизм как своеобразное предупреждение о необходимости прекратить «раскачивать лодку», и в духе веховской парадигмы «все усилия сосредоточить на политическом воспитании и самовоспитании» (31).
В Сибири эту мысль четко озвучил депутат 3-й Государственной Думы Т.О. Белоусов. В связи с выходом из ее социал-демократической фракции он заявил: «За четыре прошедшие года работы в Государственной думе много пришлось передумать по поводу современного положения и нравственной атмосферы, господствующей в той с.д., от имени которой говорит «Звезда». И был получен неутешительный вывод. Именно. Если старая психология, которой живут командующие слои современной с.демократии, не заменится другою, включающую в себя более общественности, если со сцены рабочего движения и организации не сойдут заговорщики и профессионалы по деланию революции, теоретики партизанства.., то нельзя ожидать ни в ближайшем будущем, ни в отдаленном роста нашего рабочего класса» (32).
Но таковых оказалось совсем немного и подавляющая часть сибирской интеллигенции к 1917 г. оказалась в оппозиции к самодержавному строю.
Примечания
1. Плотников А. Е. Численность, состав, территориальное размещение интеллигенции Сибири (по переписи 1897 г.) // Проблемы источниковедения и историографии Сибири дооктябрьского периода. Омск, 1990, с. 102; Он же. Интеллигенция и общественное движение в Сибири (конец Х1Х – начало ХХ вв.) // История российской интеллигенции (материалы и тезисы научн. конф). М., 1995, ч. 1, с. 43.
2. Ремнев А. В. Самодержавие и Сибирь. Административная политика второй половины Х1Х – начала ХХ веков. Омск, 1997, с. 229-230.
3. Земля Иркутская, 1995, № 3, с. 65.
4. Шиловский М. В. История старейшего университета в лицах // Вопросы истории Сибири ХХ века. Новосибирск, 1999, с. 155.
5. Красильников С. А. Социальная типология интеллигенции в первое послеоктябрьское десятилетие // Актуальные проблемы истории советской Сибири. Новосибирск, 1990, с. 173.
6. Бузмакова О. Г. Судебная власть в Сибири в конце Х1Х – начале ХХ века. Рукопись диссерт. канд. истр. наук. Томск, 2004, с. 85.
7. Томский некрополь. Списки и некрологи погребенных на старых томских кладбищах 1827-1939. отв. ред. Н. М. Дмитриенко. Томск, 2001, с. 14, 18, 19, 23, 24, 25, 31, 101, 122, 141, 143, 152, 172-173.
8. Ключевский В. О. Соч. М., 1990, т. 1Х, с. 387-388.
9. ГАРФ, ф. 102, оп. 1915, д. 9, ч. 81, л. Б, л. 20.
10. ГАКК, ф. 827, оп. 1, д. 766, л. 2, 34.
11. ГАНО, ф.п. 5, оп. 2, д. 16, л. 289.
12. Дъяконова Н. Н. Народовольческая организация К. Г. Неустроева в Сибири (80-е гг. Х1Х в.). СПб., 1995.
13. Вост. обозрение (Иркутск), 1883, 6 янв.
14. Цит. по: Ермолинский Л. А. Сибирские газеты 70-80-х годов Х1Х в. Иркутск, 1985, с. 5; Ядринцев Н. М. Экономическое значение Сибири в связи с потребностью знания // Дело, 1876, № 4, с. 84; Сталева Т. В. Сибирский просветитель Петр Макушин. Томск, 1990, с. 25, 39.
15. Попов И. И. Из воспоминаний о Г. Н. Потанине // Голос минувшего, 1922, № 1, с. 143.
16. Корнилов А. А. Воспоминания // Вопросы истории, 1994, № 3,. с. 130.
17. Томск. История города от основания до наших дней. Под ред. Н. М. Дмитриенко. Томск, 1999, с. 166.
18. Вехи. М., 1990, с. 145.
19. Мандельберг В. Е. Из пережитого. Давос, 1910, с. 65.
20. Цит. по: Ивлев С. В. Восточно-Сибирский отдел Русского географического общества в общественно-политической жизни Сибири (1897-1907) // Социально-политическое развитие Сибири Х1Х – ХХ вв. Новосибирск, 1982, с. 145.
21. Попов И. И. Забытые иркутские страницы. Записки редактора. Иркутск, 1989, с. 250.
22. Изв. Омск. гос. историко-краеведч. музея. Омск, 2002, № 9, с. 279.
23. Карательные экспедиции в Сибири в 1905-1906 гг. Документы и материалы. М., 1932, с. 49-50.
24. Копылов Д. И. Тобольские крестьяне и Государственная дума в 1905-1907 гг. // Революция 1905-1907 годов на Урале и в Сибири. Тюмень, 1883, с. 75.
25. ГАНО, ф.п. 5а, оп. 1, д. 123, л. 6.
26. Цит. по: Дегальцева Е. А. Неполитические общественные организации Томской губернии в первой русской революции // Общественно-политическая жизнь Сибири ХХ век. Новосибирск, 2000, вып. 4, с. 24.
27. ГАКК, ф. 827, оп. 1, д. 482, л. 33-34; Бузмакова О. Г. Указ. соч., с. 87; ГАТО, ф. 3, оп. 12, д. 3305, л. 109-110.
28. ГАРФ, ф. 102, оп. 1916, д. 20, ч. 27, л. Б, л. 24.
29. ГАКК, ф. 827, оп. 1, д. 261а, л. 34.
30. Голос Сибири (Красноярск), 1906, 23 апр.
31. Вехи. М., 1990, с. 145.
32. Родионов Ю. П. Т. О. Белоусов в Государственной думе: от социал-демократии к беспартийности // Исторический ежегодник ОмГУ. Спец. выпуск 1997. Омск, 1997, с. 67.
Шиловский М.В. Специфика политического поведения различных социальных групп Сибири во второй половине XIX - начале XX вв.
Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант № 02-01-00344а.
Шиловский Михаил Викторович, д.и.н., профессор, зав. кафедрой истории России Новосибирского гос. ун-та, зав. сектором истории второй половины ХIХ – начала ХХ вв. Института истории СО РАН.
Публикации по теме
Шиловский М.В. Жилищные условия интеллигенции Сибири XIX - начала XX в.